Приглашение прибыть на место происшествия приходит в удивительно лаконичной, но до ужаса официозной записке — шуршащая галка вламывается в кабинет, едва не сбивает чашку с чаем и расправляется прямо у Ксандера под носом, нетерпеливо вздрагивая всеми четырьмя краями; на минуточку — на официальной бумаге Министерства, с водяными магическими знаками, подписью и печатью. Фоули это поражает до глубины души — целую минуту своей жизни он тратит на тупое разглядывание бумажки, вензелей и аккуратного почерка. И лишь потом вникает в суть.

Итак, происшествие.

Записка очень сдержанно сообщает о том, что в ближайшее время (а лучше — вот прямо сейчас, а ещё лучше — пару часов назад, всё это он, конечно, читает между теми тремя строчками, что ютятся на бумаге) специалисту по ментальной магии и магии памяти необходимо прибыть по такому-то месту для содействия сотрудникам сектора борьбы с неправомерным использованием магии. Первое, о чём думает Ксандер — какое же ужасное и расточительное использование бумаги. Честное слово, хватило бы клочка пергамента и одной захудалой министерской совы. Да хотя бы того же домового сыча — те с охотой перемещались по совопроводу внутри здания и много не требовали, а Отдел Тайн любили за тишину и возможность вздремнуть. Особенно те, что постарше.

Впрочем, не Ксандеру винить кого-то за такое ужасное распоряжение ценными ресурсами. Если кому-то внезапно понадобился сотрудник Отдела Тайн, то пусть сам с этим и разбирается. Ухмыльнувшись собственным мыслям и подхватив тяжёлую, больше похожую на пальто мантию, Фоули неспешно добрался до лифта, на ходу мыча под нос прилипшую с утра детскую песенку.

По обозначенному адресу было людно и шумно — добравшись туда аппарацией, Ксандер перешагивает скрывающую завесу, отделявшую дом от обычных магглов, если такие сюда вдруг заглянут. На крыльце его останавливает было хмурый и рано лысеющий парень, но, быстро спохватившись, убирает руки за спину и отворачивается — эта реакция Фоули смешит, а лёгкая улыбка с этой минуты не сходит с губ.

Внутри буквально воняет прокисшей, неправильной магией. Так, кажется, несло из лаборатории рядом с комнатой Любви, когда кто-то пытался скрестить трансфигурацию с нумерологией, рунами, предсказаниями и чарами расширения пространства в одном предмете, не уточнив формулы.

Первое, что бросается в глаза в светлой, просторной гостинице на первом этаже — узкий и длинный обеденный стол, опрокинутые стулья, и светлые обои со странным узором. Пройдя чуть дальше и не обращая внимания на возмущение сотрудников сектора, Ксандер осторожно обходит мелкие осколки, ровной полосой усыпавшие пол у стены, и приглядывается к обоям — на светло-жёлтом бумажном покрытии блестят ещё не засохшие, словно свежие капли крови, хотя, судя по записке, происшествие произошло чуть ли не шесть часов назад.

— Мне сказали, что у кого-то проблемы с омутом памяти, — он говорит, ещё до конца не оторвав взгляда от стены и как будто в пространство, а потом, развернувшись на пятках, сталкивается взглядом с юным, строго выглядящим юношей лет двадцати пяти, похожим больше на куклу или на странное сказочное существо — тёмные, почти чёрные глаза на светлой, без единой веснушки кожи при рыжих, аккуратно уложенных вихрах смотрятся потрясающе. Фоули, словно большая птица, клонит голову к плечу и смотрит пытливо. — Омут памяти я не вижу, но зато прекрасно вижу, что кто-то трагически погиб, запятнав своею головой эти потрясающие обои.

Отредактировано Xander Fawley (2019-07-23 23:54:08)

Тревогой перехлёстывает внезапно — словно до Ксандера, наконец, доходит суть атмосферы вокруг. Он смотрит на юного сотрудника сектора, не пытаясь больше вспомнить его имя, и не видит его. Слушает, но не слышит, пытаясь разделить на составляющие собственные ощущения. Плохо. Очень плохо, если предчувствие похоже на девятый вал.

Пожалуй, он был бы рад, если бы всё происходило в молчании. Но рыжик не умолкает и рассказывает всё до последней детали. Впрочем, это и хорошо. Ксандер кивает через раз, рассматривая колдографии, а после — неудачника Моррисона, сунувшего голову в омут памяти в свой неудачный день.

Было бы прекрасно, если бы всё это позволили перенести в лаборатории Отдела Тайн. Впрочем, трупы там — не такие уж и частые гости, что, конечно, досадно. Скормить парочку арке смерти и посмотреть на эффект было бы занятно.

На вежливое и колкое представление Фоули лишь коротко и как будто согласно мычит, давая знать, что он услышал. Имя едва не пропускает мимо ушей, спохватываясь не сразу. Молча и долго смотрит сначала на Розье, затем — на аккуратно уложенного на полу усопшего Курта. Прикидывает варианты, ухмыляется, возвращает колдографии и делает пару шагов вперёд. Поддёрнув штанины, присаживается, склонившись над трупом — магия, выплеснувшаяся в доме, почти законсервировала тело; несмотря на явные повреждения головы, труп трупов не выглядел — ни трупных пятен, ни следов явного трупного окоченения. Мужик, неудачно прилёгший на полу отдохнуть. Конечно, опуская деталь с развороченной головой.

Взорвать омут памяти вместе со своею головой — что может быть более занятным в жизни скучного и простого мага, не обременённого, возможно, связями, без особой надежды на высокие рабочие посты, да и без семьи — в доме ни единой фотографии, во всяком случае, не на первом этаже. Хотя, может, он хранит их на кухне? Было бы забавно.

Остатки омута упрямятся — Ксандер выводит притягивающие символы палочкой над мясорубкой из лица битых пять минут. За спиной переговариваются работники сектора, а взгляд Розье чувствуется затылком. Впрочем, это нисколько не отвлекает. Куда интереснее тонкая, белёсая и дымная лента воспоминания, словно ободранная и старая — она скромно и трусливо тянется сквозь осколки черепа и ошмётки мышц к кончику палочки, вздрагивает, завивается в бесконечную спираль.

— К счастью или к сожалению, остаточная активность мистеру Моррисону принадлежит лишь постольку поскольку, — встав, Ксандер шарит рукой во внутренних складках мантии, пока не извлекает на свет плоский, непроницаемый сосуд из матового стекла, опуская внутрь длинную ленту воспоминания. — Надо же было памяти куда-то деваться? Голова — самое удачное место для пряток, — усмехнувшись, Фоули закупоривает склянку и бесцеремонно передаёт её в руки ближайшему спецу, стоявшему ближе всего. И лишь тогда снова обращает внимание на Розье. — На месте ваших людей, я не стал бы соваться в эти воспоминания. В таком виде они, скорее всего, похожи на сон сумасшедшего. Впрочем, — добавляет, возвращаясь из кухни в гостиную, — там может быть много интересного. Если, конечно, суметь всё это восстановить и привести в приемлемый вид…

Но что-то всё равно беспокоит — что-то, что прячется в воздухе и в каждом уголке теперь бесхозного дома, лишившегося жильца. Ксандер оглядывает гостиную, по инерции пересчитывая те крупные осколки, которые попадаются на глаза, и легко постукивает кончиком палочки по щеке. Что-то не даёт покоя, а что — он никак не может найти. И это, честно сказать, совершенно отвратительно.

— Если вы уточните, решения какой задачи от меня ждёте, дело пойдёт куда быстрее, — обращается, конечно, к Розье, но не оборачивается к нему, а голоса не повышает, словно они тут — вдвоём.

Всё, что могло пойти не так — пойдёт не так. Впрочем, это даже хороший вариант, потому что тогда просто стоит пойти по варианту «бэ» — по тому, где всё очень плохо и хуже просто быть не может. Остатки воспоминаний, видимо, впитываются в первого подходящего носителя. И, видимо, не все прячутся в разможжённой взрывом голове несчастного экспериментатора. Ксандер буквально видит, как воспоминание пологом накрывает стены, потолок и пол, окутывает каждую вещь, каждую деталь, буквально сдавливает собою воздух, расправляясь. Ещё немного, и можно будет услышать щелчки — с такими в пазы встаёт нужная деталь, занимая правильное, единственно верное положение.

Воспоминание напоминает дикого, хищного зверя — лишённое чётких правил и границ омута, оно растекается, задевая каждый разум, становится неотъемлемой частью обстановки, вьётся по краям, не находя опоры и окончания, зацикливается и идёт рябью. Оживший человек — нет никаких сомнений, что это мистер Моррисон собственной персоной — то слишком плавно, то чересчур дёргано повторяет свои же движения несколькими часами ранее, то возвращаясь на несколько секунд назад, то прыгая вперёд, словно в быстрой перемотке.

Вопрос Розье со стороны звучит ужасно нелепо, смешно и неуместно. Ксандер с усилием давит едва зародившееся, ленивое и безучастное раздражение, направленное, скорее, на ужасный бардак вокруг. Надо же, даже сейчас они позволяют такому происходить. Кога ментальная магия оказывается в руках проходимцев и несусветных идиотов — случается вот это.

Сказать ничего Фоули не успевает. Лишь поднимает руку, выхватив из общих серых образов фигуру одного из местных сотрудников. Оторвать взгляд от Моррисона, застывшего в предсмертной памятной агонии памятником самому себе — до отвратительного тяжело, но у него получается. Ксандер хмурится, недовольно скалится, словно зверь, и недостаточно быстро вскидывает руку с палочкой.

Стажёр успевает кинуть в Моррисона заклятье. Громкий, выплеснутый в спёртый и словно посеревший воздух ступефай вонзается в призрачную фигуру, разрезая её на неровные куски — и следом за этим воспоминание словно встаёт на дыбы, как взбесившийся гиппогриф.

Остатки мебели, прикрытые чужой памятью, взрываются от концентрации магии, словно бомба, которая только этого и ждала. Ксандер почти бездумно, на инстинктах дёргает Розье за локоть, оказываясь перед ним в один шаг и без слов, зло и резко обезоруживая испуганного и явно не готового к такому сотрудника — у того мутные от страха глаза и некрасиво изогнутые побелевшие губы.

Молочная темнота с левой стороны нервирует чуть больше, чем обычно. Ксандер дёргает плечом и отодвигает Розье к коридору, не отрывая взгляда от рвущихся, неправильно липнущих друг к другу остатков воспоминания.

— Все вон, живо. На улицу, ну! — голос почти тонет в странном, ватном гуле, больше напоминающим белы шум.

Ксандер чувствует себя прекрасно — настолько, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Стихия оказывается целиком и полностью его. Не считая, конечно, трупа — трупами он, увы, не занимается. Но им займётся обязательно кто-нибудь другой.

В горле чешется и ужасно хочется выпить — прямо сейчас опрокинуть в себя стаканчик паршивого огневиски, а потом завалиться в кабинет Захарии и потребовать продолжения банкета во имя чудес и науки, разумеется. Вместо этого Александер отряхивает мантию, поправляет воротник и оборачивается к дому, почти сразу же обращая взгляд к Розье.

Приходится тактически развернуться к нему правым боком, оставляя дом в слепой зоне, но это — меньшее из зол. Внутренний голос всё время норовит обозначить рыжего и бледного юношей, а то и молодым человеком. Ксандер сам про себя посмеивается — улыбка не сходит с губ.

— Ну что вы, мистер Розье, воспоминания ещё как могут ранить, — отвечает, вторя, тихо — благо, почти до неприличного малое расстояние едва вытянутой руки между ними способствует поддержанию интимной и секретной обстановки. Не считая снующих вокруг сотрудников сектора. — Точно так же, как и мысли, и слова. Такие раны будут серьёзнее ударов ножа, — почти неохотно, но весело и с лёгкой нежностью сознаётся.

Взмаха палочки и едва обозначенного губами заклинания хватает, чтобы серебристый туман сбился в грузно опустившегося на предплечье прозрачного ворона.
— Тереза, найди Прескотта и оба ко мне. Захватите ту большую сеть для воспоминаний, которую вы собрали в прошлом году. И сосуд, который можно будет плотно закрыть. Желательно покрепче.

Патронус срывается с руки, шустро сливаясь с серым небом. Ксандер привычным движением трёт левый висок кончиком палочки — в уголке левого глаза покалывает и чешется, но ощущения назвать неприятными можно лишь с натяжкой.

— Я думаю, мы поступим следующим образом… Я и мои коллеги сейчас поможем вам отловить воспоминания. Потом — заберём их для исследований в мой отдел. Скорее всего, это не займёт больше недели…, — отвлёкшись и сбившись с мысли, Фоули ловит себя на том, что всё это время почти не мигая смотрит на Розье. И то, что он видит, ему определённо нравится. Когда внешность совершенно не сходится с внутренним наполнением — а в том, что оно не сходится, Ксандер, почему-то, уверен, — знакомство получается интересным. Не всегда долгосрочным, но всегда — интересным.