[indent]Ее усталость – зияющая и незаживающая рана, никакой настойки бадьяна не хватит. Все кровит и кровит и кровит. Налитые свинцом кости и мышцы, так что поднять руку кажется непосильной задачей, так что открыть глаза утром кажется геркулесовым подвигом. Связки натянуты до предела, того и гляди рванёт. И гудят, и зудят назойливым жжением с утра до ночи. В глазах – песок, перемолотый в пыль. (В пепел. В прах.) У Флер опускаются руки, ее горем укутывает точно пуховым одеялом в чересчур жаркий летний день. Дышать не чем, да и зачем? Ее дом, ее тихая гавань, ее ракушка, которую она с такой любовью обустраивала для них с Биллом, навеки теперь окрашена в серые краски. Обезличена, выбелена, выскоблена. Она знает, что им придётся отсюда уехать скорее рано, чем поздно. Их новое министерство быстро найдёт акты собственности, сопоставит все ниточки и сплетёт паутину, которая должна будет для них стать капканом. Она знает, что им нужно быть быстрее, хитрее, проворнее. Она знает, что никогда уже сюда не вернется. Она знает, что пока им просто нужно хоть чуть-чуть времени. Короткая передышка, возможность не забыть, но забыться. Прийти в себя, вспомнить, что есть ещё, за что бороться и начать действовать. А пока они плывут, словно в анабиозе, каждый зацикленный на своем собственном горе.

[indent]Она это место начинает ненавидеть, не может даже сбежать к морю, слова мужа – отличный мотиватор избегать лишней опасности, но еще больший – глаза, как у побитой собаки. Такие бывают у животных, которые попадают в приют после жестокого обращения. Флер видела, как свет в глазах мужа потух, когда вынуждена была сообщить, что его брат погиб. Флер видела, как капля за каплей из его взгляда утекала вера в человечность и лучшее будущее. Сжимала его ладонь и была рядом, пока он терял надежду.

[indent]Ракушка укрыта горечью утрат плотнее, чем заклинанием Фиделиуса, когда Флер сосредотачивается, то может почувствовать нити защитных заклинаний, которые опутывают их дом. Для того чтобы почувствовать пронизывающую все боль ей не нужно делать ничего. Ею пропитаны все стены, воздух затхлый и солёный на вкус совсем не из-за близости к морю. Флер живёт на автопилоте. Просыпается, готовит завтрак, моет посуду, составляет бесконечные списки того, что им будет необходимо, когда придётся бежать. Флер спускается на кухню и встречается с пустым взглядом Молли, которая мешает кашу, не используя магию и смотрит, не отрываясь в окно. Молли переключается между апатией и хаотичной энергией, точно кто-то шепчет ей попеременно «люмос – нокс». Билл закрывается в себе, думает, что Флер не знает, что он накладывает вокруг себя «муффлиато», когда ложатся спать.

[indent]Флер почти лишняя в этой семейной драме, снова. И кто-то должен продолжать жить, проверять, как заживают многочисленные физические раны, следить, чтобы кто-то хоть иногда ел и молчать. Потому что сказать ей нечего. Пустые слова соболезнования всякий смысл потеряли ещё в первые часы после битвы, когда единственной была мысль «бежать! спасаться!». Других у неё нет, потому что она знает, что ей не понять. Об этом ей напомнила уже Молли и Флер даже не нашла в себе сил на неё разозлиться, детские обиды кажутся сейчас чем-то далёким и неосязаемым. Таким пустым.

[indent]Она стоит, как обычно, на кухне. Лишь бы занять чем-то руки, сосредоточиться на механическом повторении привычных движений. Протереть губкой, ополоснуть под водой, вытереть полотенцем, убрать в шкаф. Повторить. И еще. И еще. Скрип половиц выдают приближение раньше, чем человек соизволит что-то сказать. У Флер все органы чувств работают на износ, а покрытая мыльной пеной рука уже успела дотянуться до палочки. Она знает, что Фиделиус должен их защищать, но все говорили, что Гарри Поттер – Избранный.

[indent]Джинни на себя не похожа. Она как коттедж, потеряла все краски, из нее всю жизнь точно высосали. Флер думает, что поцелованные дементорами выглядят, должно быть, живее. Джинни осуждать легче, чем остальных, перемена уж слишком разительная и подобное отрицание жизни скребёт точно вилка по стеклу. Джинни осуждать легче, потому что Флер ее помнит чересчур яркую, чересчур громкой, чересчур уверенную. В Джиневре Уизли всего было через край и осуждения французской жены старшего брата – тоже. Флер, кажется, что она могла бы ее понять, у нее есть ведь сестра, и она точно знает, что любой для Габриэль недостаточно хорош будет. Флер точно знает, что воспитана лучше, и настолько прилюдно осуждать выбор Габи не стала бы. Флер знает, что ей Джиневра Уизли на нервы действует. Потому что ее слишком, потому что она – чересчур. (Потому что сейчас она сливается с бледными стенами и так предсказуемо считает, что ее горе важнее, чем чье-либо еще.)

[indent]Флер осуждает и осуждает и осуждает. И не может ни с кем поделиться, потому что она же старше, она же должна быть мудрее, она не хочет раскачивать лодку дальше. Сейчас уж так точно. Ее обиды и недовольство ни к чему путному не приведут, раздробят семейство Уизли еще больше, а пропасть между ней и ими станет непреодолимой. И Флер закусывает язык и молчит. Даже когда хочется сказать, что Джиневра Уизли – чертова эгоистка, которая привыкла считать себя особенной и поэтому ее горе заслуживает отдельного упоминания. Флер молчит, потому что не знает какого бы ей было, потеряй она Билла. Флер молчит потому что помнит какого это быть девочкой-подростком, когда кажется, что весь мир против тебя и любая трагедия приобретает масштабы греческой. Флер помнит и знает, и Флер молчит, потому что иначе боится, что заткнуться уже не получится.

[indent]Флер почти забывает, что Джинни, ещё и чересчур умная, точно знает в какую цель бить. Флер по Франции безумно скучает, пусть и свыклась уже с тем, что Туманный Альбион навсегда станет для нее домом. Флер тоску по родителям ощущает физической болью в подреберье. Чашка в ее руках разлетается на осколки. Французское merde смешивается с reparo и она зажимает рану на ладони полотенцем, края которого моментально окрашиваются в алый.

[indent]- Сбежать? Мне? - Флер раздраженно фыркает, у нее была масса времени, чтобы сбежать и обезопасить себя. – Cherie, и кто из нас трусливо зажал хвост между ног? Неужели не ясно, будь у меня желание меня бы ничто не удержало рядом с вашей треклятой семейкой.

[indent]Флер не замечает, как ее чаша терпения переливается через край. Какая неожиданность, точкой кипения, разумеется, оказалась Джиневра Уизли.