| РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
† Лайелл Люпин - отец; сотрудник Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними; полукровный-3
† Хоуп Люпин (урожденная Хауэлл) - мать; работник страховой компании; маггл
† Эдвард "Тед" Тонкс - тесть; неизвестно; магглорожденный
Андромеда Тонкс (урожденная Блэк) - теща; домохозяйка; чистокровная
† Нимфадора Люпин (урожденная Тонкс) - жена; мракоборец, член Ордена Феникса; полукровная-2
Эдвард "Тедди" Люпин - сын; полукровный-1
ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ:
[indent] А потом... все закончилось.
[indent] Небо понемногу светлело, смывая проливным дождем уходящие за горизонт грозовые разводы. Воздух звенел прохладой и электричеством. Высокая трава доставала Ремусу почти до самого подбородка, щекотала неприкрытую шею. От земли поднимался густым туманом запах кисло-сладкого, как крыжовник, лета. Под босыми ногами хлюпала теплая грязь. Люпин запрокинул голову, подставляя усыпанное бледными веснушками лицо под тяжелые капли. Ручейки бежали по впалым щекам, крошечными водопадами срывались с заостренного подбородка, просачивались сквозь облепившую тощие плечи футболку. Письмо, которое он сжимал в одеревеневших пальцах всю дорогу от отцовского дома, и дальше, через поля, размокло от дождя, пачкало ладонь бесформенными синяками. На первый взгляд, в нем не было ничего необычного:
[indent] «Лунатик!
[indent] Надеюсь, ты не торчишь весь день за какой-нибудь книгой. Мы с Сириусом и Лили планируем провести это лето с моим отцом в Ирландии. Жаль, что вы с Питером не сможете к нам присоединиться. Бродяге понадобится помощь со всем этим Гиннессом вокруг. Все еще не уверен, что Эванс позволит мне выпить хоть пинту.
[indent] Увидимся в следующее полнолуние.
Твой лучший друг, Джеймс.
P.S. Твой лучший друг, Сириус.
P.P.S. Твоя лучшая подруга, Лили»
[indent] За прошедшие семь лет он получил десятки, если не сотни подобных писем. Но теперь, читая между строк, Ремус сжимал зубы, чувствуя, как впиваются под кожу длинные занозы недосказанности. Лучшие друзья стали потекшими кляксами на бумаге. Шел 1978 год, приближалась середина июля. Их беззаботное детство осталось блуждать по секретным коридорам навсегда покинутого Хогвартса. Что-то менялось в эту самую минуту, бешено вращая стрелки часов. Вперед, вспять, снова вперед. Мысли путались и комкались в дрожащем кулаке вместе с измятым письмом. Ремус еще не знал, почему, но ощущал давящее на сердце одиночество. Дождь не прекращался. Само время, казалось, впитывалось в рыхлую землю.
[indent] Его кошмары не отличались разнообразием сюжета. Клыки и когти, резкий тошнотворный запах крови, сильные челюсти, капканом защелкивающиеся на детской ноге. «Кусайте их юными, — говорил Фенрир, — растите вдали от родителей, в ненависти к нормальным волшебникам». В темные моменты Ремус не мог не восхищаться столь расчетливой жестокостью. Он видел этих детей собственными глазами, одичавших, озлобленных, утративших всякую человечность. Он мог бы стать одним из них, был ближе к этому, чем когда-либо осмеливался признаться. Ремус обернулся чудовищем в мире, где чудовищ сажали на цепь или убивали, а родители стали его первыми настоящими тюремщиками. Каждый день оборачивался пыткой. Люпин мечтал сбежать, мечтал быть разорванным на части, порой просто мечтал иметь возможность разговаривать с другими детьми. Агония трансформации не могла сравниться с ужасом изоляции, с болью, которую Ремус испытывал, представляя свою дальнейшую жизнь лабиринтом запертых комнат. Пока однажды, в его одиннадцатый день рождения, добрый волшебник из маггловских сказок ни отворил проржавевшую решетку невидимой темницы, наполнив потускневшую детскую свежим ветерком немыслимой прежде свободы.
[indent] Хогвартс был постоянно меняющимся калейдоскопом цветов и звуков. Хогвартс был безумной каруселью. Хогвартс был нервным «Рем, пошевеливайся, пока Филч нас не поймал», обжигающим взмокший затылок. Хогвартс был Джеймсом, Сириусом и Питером, уснувшими у камина в гостиной Гриффиндора. Хогвартс был шуткой, что всегда оставалась смешной. Хогвартс был домом.
[indent] Взрослая жизнь оказалась чередой ужасающих испытаний. Взрослая жизнь ютилась в съемных комнатах под крышей. Взрослая жизнь выла от голода. Заголовки взрослой жизни пересекали страницы Пророка именами погибших и предавших друзей: Джеймса, Сириуса, Питера. Взрослая жизнь означала страх, беспомощность и одиночество, означала смерть. Взрослая жизнь была войной, что никогда не закончится.
[indent] «Дорогой Ремус,
[indent] До меня дошли вести о твоем возвращении в Великобританию. Признаюсь, что все эти годы в тайне я наблюдал за твоей жизнью. Прости мне мою бестактность, старые люди склонны к чрезмерной опеке. У меня есть предложение, которое, я уверен, тебя очень заинтересует. Давай обсудим все за шахматной партией в моем кабинете. Пароль: малиновый шербет.
Искренне твой, Альбус Дамблдор»
[indent] Люпин аккуратно убрал письмо обратно в конверт. Опустился на край незаправленной кровати. Долго смотрел на свои короткие, грязные ногти. Он не был в Хогвартсе почти пятнадцать лет, и что-то скреблось под ребрами при мысли о возможности вернуться, пусть и всего на один вечер.
[indent] Ремус пошевелил мыском ботинка мятые рубашки, скомканные в раскрытом на полу чемодане. Жизнь обошлась с ним, как с неугодным пасынком, отнимая одну работу за другой, выгоняя из дома, выбрасывая на улицу. Он устал. Он провел в Ирландии несколько месяцев, разглядывая мир сквозь дно бутылки, пока новости о побеге Сириуса не достигли его сырой норы в покатых от ветра холмах. Письмо Альбуса застало Люпина на пороге старой комнаты в Дырявом Котле.
[indent] С крышки чемодана Ремусу улыбались лица пятерых подростков. В потрепанном углу пожелтевшей фотографии едва различимая надпись по-прежнему верила: «Лучшее еще впереди. Июнь 1978». А рядом был приклеен крошечный снимок годовалого малыша, кружащегося по комнате на игрушечной метле. Ремус провел ладонью по лицу, вдавил большой и указательный пальцы в закрытые веки, выдохнул облако пыли и осевшей в легких тоски. А потом отыскал на полу какой-то клочок бумаги и написал Дамблдору короткий ответ.
[indent] За сотни миль от Лондона, сидя в своем высоком кресле, Альбус улыбнулся, прочитав на обертке от Друбблс едва разборчивое «Буду в семь».
[indent] Говорят, возвращаться - дурная примета. Время никого не щадит, и даже волшебные замки, может оказаться, стареют подобно людям. Секретные коридоры Хогвартса были увешаны морщинами паучьих сетей, в пустых классных комнатах седая пыль покрывала оставленные парты. Слепые под слоем грязи окна видели сны о том, как над Черным озером поднимаются метлы, и по привычке дрожали от мысли о зачарованных снежках. Тоннелем, ведущим между корней к Визжащей хижине, не пользовались годами, а то, что поджидало за зачарованной дверью, могло быть только кошмаром, побочным продуктом потревоженных на дне старого чемодана воспоминаний.
[indent] Двенадцать лет смятения. Двенадцать лет злой обиды и непонимания, и все-таки ему еще повезло. Сириус едва ли напоминал себя, скорее - тень, точнее - горстку космической пыли там, где однажды сияла звезда. Бледная кожа, обтягивающая сутулый скелет, больше соли, чем перца в спутанных волосах, больные, полубезумные глаза. Даже его голос изменился. Он вернулся, чтобы отомстить, со сковородки шагнул в пекло ради единственной возможности отплатить тому, кто все разрушил.
[indent] Двенадцать лет презрения. Двенадцать лет скорби, камнем лежащей на дне желудка. Раны Сириуса гноились и кровоточили, но раны Ремуса давно затянулись, прибавив ему шрамов. Смерть Питера ничего бы не исправила.
[indent] «Слишком поздно», - подумал Ремус. - «Поздно, а я устал.»
[indent] Сперва казалось, им выпал второй шанс. Неосторожная мысль, как яркая вспышка, как громкий гудок поезда, словно ныряешь с головой в ледяную воду посреди августовского дня. Там, на дне, острые камни, но ты их не видишь, не слышишь криков с берега, ты надеешься, и это, в конечном счете, тебя убивает.
[indent] Платон писал: «Только мертвые видели конец войны».
[indent] «Дора,
[indent] Я в порядке. С утра проснулся больным, но к вечеру все пройдет. Не тревожься. Обними за меня мать и Тедди.
[indent] Эта война скоро закончится.
С любовью, Ремус» | |
