| РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
[indent]Malgorzata Nowak, 59 y.o. - [hb-1] - мать, на постоянном лечении в больнице Святого Мунго
[indent]† Andrzej Wolski - [hb-2] - отец, умер в 1992
[indent]† Zofia Nowak (nee Janik) - [hb-1] - бабушка по материнской линии, умерла в 1988
[indent]† Ksawery Nowak - [mb] - дедушка по материнской линии, умер в 1993
[indent]Jadwiga Wolska (nee Antczak), 77 y.o. - [hb-1] - бабушка по отцовской линии, проживает в Гданьске
[indent]Marek Wolski, 78 y.o. - [hb-2] - дедушка по отцовской линии, проживает в Гданьске
[indent]Yan Nowak, 17 y.o. - [hb-0] - единоутробный брат
[indent]Lidia Nowak, 17 y.o. - [hb-0] - единоутробная сестра
ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ:
[indent]- Ее звали Антонина.
[indent]У дедушки Ксаверия руки сплошь исчерчены тонкими зелеными венами, а кожа до того тонкая и испещренная морщинами, что больше напоминает смятую фольгу. Грета - так он зовет ее, вопреки пробитому в документах "Генриетта" - подтягивает плед к подбородку повыше и чешет пяткой большой палец другой ноги. За окнами уже такая темень, что вот-вот ворвется мамочка и накричит на них в полную силу своего высокого голоса. Да только от рассказов дедушки Ксаверия вовек не оторваться, а времени осталось совсем мало. Еще пара недель. Каникулы закончатся, Дурмстранг вновь распахнет свои двери. Ей будет, где спрятаться от нового мужика мамочки, от крикливых близнецов и бабулиной шизофрении. Жаль только, что деда с собой забрать нельзя - он знает, как надо рассказывать истории.
[indent]- Если бы не она с мужем, твоего старого деда и не было бы совсем, тыковка.
[indent]Он всегда говорит только о тех временах. О том, как повезло бабушке Зофье увезти ребенка к дальним родственникам подальше от Варшавы. О том, как от него самого удача отвернулась. О своих родителях, едва успевших за столько лет примириться с бесовщиной в своем единственном ребенке, оказавшихся в том самом Гетто. И вновь о самом себе, ринувшимся за теми, кто подарил жизнь. Дедушка Ксаверий постоянно меняет детали в своих рассказах; Грета уже и не знает, что из этого настоящая правда, а что он прочитал в газете. Но слушает и верит в то, что всего лишь одна супружеская пара косвенно повлияла на ее собственную жизнь.
[indent]- Это настоящая магия, тыковка. А не волшебные палочки, зелья и заклинания.
Рождественские хоралы давно отпели, да только на полках бара вперемешку с бутылками - венки да красные свечи. Над входом пучок омелы, белые ягоды в вазочке для орешков. Генриетта шагает осторожно, боясь потерять из вида заученную в деталях спину. Не время и не место отвлекаться, когда судьба твоя так круто меняется. Правильно прыгнуть в воду с головой, пока не передумала: ради Яна и Лидии, ради семьи, ради чужих и незнакомых. Детей, стариков, ни в чем не повинных людей. Когда-то вот так сжигали всех рыжих за цвет волос, припутывая какие-то фальшивые свидетельства о черной магии.
В наши дни у нее самой волосы горят еще ярче любого камина, а глаза нараспашку. Дверь, ручка, невзрачная надпись технического помещения. Вопрос. Ответ. Взгляд в пол-оборота из-за плеча, с толикой неуверенности. Она ведь уже достаточно сделала, чтобы заслужить доверие? Хотя может ли быть достаточно, когда история и факты говорят лишь о том, что предатели всегда прячутся у тебя под носом. Ей нет выгоды предавать. Ей нет смысла играть в эти тройные запутанные игры, когда каждый твой шаг просчитывается в геометрической прогрессии. Начинается девяносто девятый, и в нем она перестанет сидеть, сложа руки. Надеяться на что-то, бездействуя. Задергивать шторы и отворачиваться от любых новостей. Довольно, она уже не та маленькая девочка, готовая полагаться на веление судьбы.
[indent]В семидесятых она была ребенком, покинутым отцом не то ради изучения драгоценных драконов, не то из-за крутого нрава матери. Ребенком, проводящим больше времени на руках у дедушки, чем кого-либо другого. Худая, выросшая раньше сверстников, к тому же рыжая и светлокожая - Генриетту дразнили в обычной школе, но больше по-доброму. Она не обижалась, ввязывалась и в приключения и в редкие драки. Показывала язык мальчишкам постарше, дула на разбитые коленки и залихватски ругалась на родном польском. Вроцлав был для нее домом. Мама - образцом сильной деловой женщины, готовой свернуть горы ради состояния своей семьи. Бабушка залихватски справлялась с домашним хозяйством, а дедушка показывал новые миры на страницах книг. Хенриетта - Грета, так тогда ее все называли - старалась особо не выделяться, быть хорошей девочкой и учиться. О том, что ее семья немного отличается от остальных, она знала с раннего детства. И все же, магия не была их основой, лишь незримой поддержкой. Помощником в тяжелых делах. Частью жизни, от которой нельзя сбежать, но слишком крохотная, чтобы придавать ей большое значение.
[indent]В Дурмстранг она отправлялась без фантазий о сказочных приключениях; с легким предвкушением от смены места и чувством правильности происходящего. Все равно, что сменить школу. Она прониклась новыми возможностями позже, и все равно не чувствовала того восторга, присущего магглорожденным волшебникам, или легкого налета детского высокомерия, свойственного чистокровным. Где-то посередине, не придающая значения, не ставящая силы на пьедестал. Больше всего Грета боялась, что однажды превратится в такую волшебницу, что и каши не сварит без волшебной палочки. Страхи оказались пустыми, она осталась верна себе и устоявшимся в их доме традициям.
[indent]Когда мама нашла себе нового ухажера, Генриетта была рада. Когда объявила о беременности - тоже. Больно было, когда этот "совершенно обычный парень" исчез, едва она вернулась из больницы с близнецами. Наверное, в тот момент Грета и решила для себя, что сердце лучше держать закрытым. Не подпускать никого достаточно близко, не влюбляться и не ждать такого в ответ. Жизнь сложилась проще - она так и не встретила за школьные годы нечто, хоть немного похожее на высокое чувство. Интереснее было изучать новые предметы, тренировать заклинания и пытаться варить сносные зелья. Последнее у нее так и не получилось поднять на уровень хотя бы стабильного среднячка; Грета не расстраивалась, утешала себя обычной кулинарией и не рвалась в высокие профессии.
[indent]На выпуск жизнь подарила ей бабушкину смерть: привыкай, Генриетта, взросление всегда рука об руку с потерями. Она старалась не вешать нос, закопалась в работе - польское Министерство Магии набирало стажеров в отдел международного сотрудничества. Уйдя с головой в новый виток обучения, она вовсе не лезла на вершину карьерной лестницы. Лишь пыталась не переживать слишком сильно.
Несколько лет спустя вместо редких отцовских писем пришло другое - от тех дедушки и бабушки, которых она и в глаза то никогда не видела. Отца больше не было, и Генриетта чувствовала себя совсем чужой на похоронах в Гданьске. Слезы, кажется, за все те годы успели высохнуть. Осталась лишь пустота и абсолютное непонимание своей причастности ко всем тем людям, оплакивавшим Анджея Вольского. Они обещали друг другу поддерживать связь, повторяли "мы все-таки одна семья", но так ни разу и не виделись после. Не писали писем, не пересылали колдографии. Глупо было спрашивать почему, все и так было понятно.
[indent]Когда в девяносто третьем умер дедушка Ксаверий, мир пошатнулся окончательно. У матери проснулась наследственная болезнь, Генриетта же пыталась разобраться со всем, что свалилось на ее голову. Оказалось, что у них было достаточно долгов, чтобы не надеяться на легкую жизнь. Оказалось, что единственным взрослым во всей семье, готовым работать и заботиться о других, была именно она. У нее был выбор, и Генриетта сделала его - согласилась увезти себя в чужую страну, прихватив с собой брата, сестру и мать. Переложила ответственность на плечи своего коллеги, давно добивавшегося ее расположения. Любовь? Не было никакой любви. Лишь расчет, прекрасно понятный обоим.
[indent]У нее теперь был дом в Англии. Ян и Лидия отправились на первый курс в Хогвартс. Мама легла на постоянное лечение в больницу святого Мунго. Сама Генриетта устроилась на невзрачную должность в местное волшебное СМИ. Жизнь если не налаживалась, то обретала стабильность. Пока однажды в мир не пришла Вторая Магическая Война.
[indent]Каждый раз она думала, что хуже уже быть не может. Или что ее это вовсе не касается, это не ее страна даже. Но сначала отношения прекратились, а дом перестал быть таковым. С этим она смогла справиться, подыскав жилище в Ирландии - подальше от Лондона, подальше от так называемого "гражданского мужа". Работая в Пророке, невозможно спрятаться от новостей и информации. Ее было слишком много; голова взрывалась от попыток разобраться во всем. Генриетта лишь уверилась в том, что никогда нельзя верить ничьим словам. Все слишком оттенено личным отношением. То, как сама она смотрела на происходящее, стало понятно после чертового указа. После допросов магглорожденных и их смертей. Генриетта не могла больше сидеть, сложа руки - она ждала, слушала, готовилась. Напросилась в оппозиционное движение через свою знакомую. С отчаянием хваталась за любое поручение, лишь бы только пройти тест на доверие. Ей нужно было быть причастной кому-нибудь. Обрести новую семью, оправдать свое существование в то время, когда многие боятся выйти на улицу. Будто она была виновата из-за того, что родилась достаточно полукровной.
[indent]Будто Ян и Лидия были виноваты в том, что у них все было не так.
— Говорят, что не только виноградная лоза чувствует свою пару, но и ее владелец обладает подобным чутьем.
В начале восьмидесятых ей улыбается старый продавец волшебных палочек, и Генриетта не придает его словам особого значения. Вспоминает — семнадцать лет прошло? — когда в спрятанном доме в чужой стране видит впервые усталого мужчину, прижимающего к себе сонного ребенка.
И все вдруг становится понятным.
[indent]Ее место - в рядах тех, кто борется за лучшую жизнь. Не для себя - для других. И Генриетта готова рискнуть собой, лишь бы только Лидия и Ян вернулись целыми и невредимыми. Лишь бы только эта бесконечная тьма закончилась. | |
