XENOPHILIUS «XENO» LOVEGOOD, hb-3
КСЕНОФИЛИУС «КСЕНО» ЛАВГУД
24.06.1959, репортёр оппозиционной газеты «The Froid Times», в тайне вынужден работать на Министерство. 
Rhys Ifans
РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ: ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ: За его спиной украдкой шепчутся. На него показывают пальцем. Он ничего не замечает, погружённый в свои размышления. Маленький фиолетовый камушек, болтающийся на шнурке - подарок матери. Сумка, набитая отцовскими книгами - творение бабушки, сшитое из кусочков разноцветной ткани. Немного неуклюжая походка. А ещё привычка безмятежно напевать себе под нос. Студенты Хогвартса обычно заранее знают, что сейчас из-за поворота появится главное недоразумении школы чародейства и волшебства - Ксенофилиус Лавгуд. Или просто «Ксено». Сокурсникам лень использовать его полное имя - длинное и чудное. Оно очень подходит ему, но уж больно громоздкое. «Ксено» гораздо проще произносить, а ещё можно использовать для дразнилок. Сокращение - обрубок, лишённый составляющей, отвечающей за любовь - повисает в воздухе насмешкой. Чужак. - Уходи. Тебя никто не звал, - пятикурсник, сидящий с друзьями на корточках рядом с подозрительно ярким растением, смотрит на него угрюмо и зло, - Не мешай нам заниматься. Ксенофилиус неловко улыбается в ответ. - Будьте осторожны, это огневица раскидистая, она может внезапно загореться, - бросает он через плечо. Ребята переглядываются. - Но это ведь обычный красный базилик. Парадоксально, но да. Был. *** Лавгуды - народ непростой. Поколения исследователей, путешественников, мечтателей сменяют друг друга, демонстрируя неиссякаемую тягу к неизвестному. Ксенофилиус не исключение, но знания в его голове спутаны в один огромный клубок. Родители, находящиеся в постоянных экспедициях, видят сына нечасто, а когда выдаётся возможность, вливают в его светловолосую неухоженную голову такую гремучую смесь из фактов, легенд и пережитых событий, которую даже взрослый волшебник переварит с трудом. Что уж тут говорить про рассеянного мальчишку. Учителя - закономерно - ждут от него успехов в травологии и магозоологии, но вместо этого выслушивают нелепые вопросы и невразумительные ответы. Его разум - склад никому не нужных мелочей, смехотворных небылиц, сказок без начала и конца. Изредка в нём вспыхивает искра, и юный Лавгуд первым на курсе безошибочно составляет натальную карту, варит отличное зелье невидимости, вовремя отпихивает сокурсника в сторону от ядовитой тентакулы. Однако, впоследствии, Ксенофилиус не может сварить зелье повторно, а тентакулу он на полном серьёзе зовёт «тантуколой». Родители обещают ему, что как только он закончит Хогвартс, они возьмут его с собой в кругосветное путешествие. Их не волнуют его удовлетворительные оценки. Они верят, что из него получится отличный учёный. Тлахта, смеясь, вспоминает, каким нерадивым учеником был Амантиус в детстве. «Зато, смотри, какие книги он пишет теперь», - восклицает она. Ксенофилиус не сомневается – его ждёт прекрасное будущее. Он учится писать рассказы, подражая отцу, и всё больше уходит в мир грёз. Учителя, кажется, махнули на него рукой, а студенты привыкли к его выходкам. - Привет, я Ксенофилиус Лавгуд, а как тебя зовут? Смотри, это африканский амулет против сглаза! Мне отец привёз. После учёбы я тоже поеду в Африку, хочешь со мной? Он говорит так с каждым, за кого цепляется взгляд его очень светлых, будто слегка затуманенных глаз, и не важно, кто это – чистокровный слизеринец или магглорождённый гриффиндорец. Чудак Ксено не забивает голову подобными вещами. На уме у него только одно – большое путешествие. Которому, к сожалению, не суждено случиться. *** Хильда ван Линден смотрит на внука, заснувшего за рабочим столом в окружении писем, полных соболезнований, и едва слышно вздыхает. Этот год потрепал их обоих, а ведь должен был стать триумфальным в жизни Ксенофилиуса. Закончив Хогвартс без особых отличий, он вернулся домой с сияющей улыбкой победителя, но застал там только бабушку. - Что-то они задерживаются, обещали вернуться на прошлой неделе и подготовить всё к твоему приезду, но… Ксено только плечами пожал на взволнованные речи волшебницы. Такое случалось и раньше, мало ли, куда ещё могло занести неугомонных Лавгудов. Надо только немного подождать. И он ждал. Несколько месяцев. Затем полгода. Никто не вернулся. Хильда забила тревогу, подняла все свои многочисленные связи, постарела внешне на десяток лет… безуспешно. Тлахта и Амантиус сгинули во влажных лесах Южной Америки. Газеты посвятили им скупые строчки некрологов. Ксенофилиус запретил хоронить пустые гробы. Отказался от символических прощаний. Он дважды порывался отправиться на далёкий континент, чтобы разыскать родителей, и дважды встречал жёсткое сопротивление Хильды. Она умела быть строгой, когда требовалось, и отдала уйму сил на то, чтобы вразумить единственного внука. Даже сейчас, после всех тревог, укрывая его пледом, она думает лишь о том, как вернуть ему связь с реальностью, как направить на верный путь, как сделать уважаемым человеком? И, кажется, у неё есть идея. *** - Здравствуйте! Простите за беспокойство, я насчёт собеседования, меня зовут… Дверь захлопывается перед его носом, обрывая приветствие. Видимо, Ксено вновь ошибся кабинетом. Редакция «Ежедневного Пророка» похожа на многолюдный лабиринт. Потоки сотрудников, перетекающие из одной комнаты в другую вместе со стайкой крылатых записок, сбивают с толку, да так, что даже таблички и указатели не помогают. Ксенофилиус крутится посреди коридора волчком, пытаясь сориентироваться, но вскоре отвлекается на зачарованные бумажные самолётики. Сотрудники недовольно обходят странного молодого человека стороной. Наверное, права была Хильда. Стоило начать с газетки поскромнее. Это она предложила ему попробовать журналистскую карьеру. «Отвлекись. Подумай, чем ты хочешь заниматься в будущем, Ксенофилиус. Оно ведь никуда не исчезло, нужно просто выбрать другой путь. Тебе же нравится писать, правда? Почему бы тебе не податься в какой-нибудь журнал?» Легко сказать, сложно устроить. - Извините, мистер Лавгуд? Приятный женский голос вклинивается в какофонию звуков, заставляет обернуться. В двух шагах от него стоит девушка - совсем юная - и Ксенофилиусу на мгновение кажется, что она светится изнутри. Он смотрит на неё заворожённо. Долго. Наверное, слишком. Чем вызывает у незнакомки мягкий беззлобный смех. Ему приходится несколько раз моргнуть, чтобы сбросить с себя наваждение и понять, что всему виной - освещение в коридоре, падающее на золотистые волосы. - Мне тоже нравится, как они летают, - улыбается она, кивая на записки над их головами, - Я Пандора. Пандора Сильверстоун - стажёр. Меня попросили найти вас и отвести на собеседование. Пандора продолжает говорить, пока ведёт его в нужную комнату. Ксенофилиус узнаёт, что она работает здесь меньше полугода и мечтает получить свою колонку, чтобы писать про магические открытия, а пока она просто «девочка на побегушках». Он неловко кивает, не в силах отвести от неё взгляд. В результате совсем короткого собеседования его не берут в «Пророк». Фантастические рассказы, как оказалось, неподходящее резюме для серьёзной газеты. Критика - почти насмешливая - огорчает, но совсем не так сильно, как могла бы. Потому что Пандора соглашается пойти с ним на ужин. *** У Пандоры Сильверстоун есть дар - всё расставлять на свои места. Повинуясь взмаху её руки, взмывают в воздух осколки. Танец кусочков фарфора длится пару секунд, и вот - рядом с Ксено опять стоит его чашка, а нежные пальцы обрабатывают ожог. Под ладонью Пандоры срастаются трещинки, исчезают любые раны, стихает боль. Она слушает его по ночам, делит с ним смех и горечь, баюкает его, шепчет всякие глупости. Он в ответ любит её безумно, захлёбывается в ней, и это видно. Ксенофилиус нараспашку открыт. Всё читается на его лице. Пандора в нём это ценит. Называет его трогательным. Хильда наблюдает за парой и прячет в надушенный платок слёзы радости. Пандору она принимает сразу, словно родную: «ты его на ноги поставила, по кусочкам собрала». «Нет, - девушка качает головой, - Как можно человека собрать? Он ведь не разбитая чашка. Я всего лишь его полюбила». Скромная свадьба проходит в апреле - на заднем дворе в весеннем пронзительно-свежем воздухе - после неё молодые почти сразу же уезжают в Лондон. Склонная к уединению Хильда не возражает остаться в доме Лавгудов в одиночестве. Тем более, это не навсегда. Ксенофилиус предлагает каждое лето возвращаться загород. Там чище и легче пишется. Вместе с женой он создаёт свой журнал. Язвительный ответ «Пророку», который, в итоге, отверг их обоих. Пандора так и не получила свою колонку и уволилась, а Ксенофилиусу надоело обивать чужие пороги. «Придира» - антипод всего солидного, лощёного, проминистерского. На её страницах расцветают теории, подвергаются сомнению самые обычные вещи, а взамен описываются невероятные. Доход от журнала - совсем небольшой, но Лавгудам не нужны золотые горы и слава. Денег с головой хватает на тихую радостную жизнь, и даже когда рождается дочь Луна, это не приносит неудобств. Это приносит счастье. *** Однажды, повинуясь внезапному порыву, он предлагает: «давай распишем спальню цветами?» Она смеётся: «давай» и достаёт кисточки. Они возятся с красками всё утро, правда, Ксенофилиус довольно скоро признаёт собственную некомпетентность и отдаёт бразды правления жене и дочери. Маки, ромашки и васильки у них получаются гораздо лучше, чем у него. Он смущённо стирает свои - неудавшиеся - взмахом палочки. Пандора качает головой и целует его в висок. Касание - лёгкое, словно бриз. - Хочешь, будешь смешивать для нас цвета? Я сейчас покажу… Луна, привлечённая «колдовством», подбегает ближе. Наблюдает, как капельки краски меняют цвет, приоткрыв рот. В руках у неё - плюшевый гиппогриф. Хильда успела сшить его специально для правнучки, прежде чем безболезненно скончалась во сне. Теперь игрушечный зверь и девочка практически неразлучны. - Мама, а это заклинание ты тоже сама придумала? Ксенофилиус смотрит на них с улыбкой. На душе у него, несмотря на морозный зимний день, совсем тепло. Солнечный свет заливает покрытый кляксами пол и целое море трепещущих на ветру белых, жёлтых и голубых лепестков. *** Когда со второго этажа доносится хлопок и женский вскрик, он невольно вздрагивает и едва не роняет на пол сковороду. По каждой поверхности в доме пробегает вибрация, и даже воздух, ставший внезапно сухим и будто бы наэлектризованным, приходит в движение - дёргает шторы и колокольчики на окне. Ксено, не думая, срывается с места, взбегает по ступенькам на второй этаж и замирает. Гостиная красная. Красные стены. Красный пол. Красные ладошки у Луны. Первая мысль. Нелепая. Они не хотели расписывать обои в гостиной. Тем более, так вульгарно. - Папа, что-то случилось с мамой, что-то нехорошее. Девочка ещё несколько раз окликает его, но Ксенофилиус не реагирует. Его разум тонет в красном цвете и серебре остекленевших глаз. *** Старый дом Лавгудов кажется совсем неродным. Незнакомым. Почти мёртвым. Его тёмные окна глядят неприветливо, а в крыше образовалась брешь. Дыра в черепице - словно смертельная рана, из которой ушло всё тепло - виднеется издалека. Сейчас, глядя на окружающее запустение, сложно поверить, что место было заброшено всего год назад. Ксенофилиус смотрит на покосившееся крыльцо и вспоминает Хильду - сердце их маленького жилища, вечную хранительницу очага. Благодаря ей этот дом всегда окружала атмосфера семейного праздника. Теперь её нет. Она лежит в земле рядом с дедушкой. А Пандора навеки сплетена с ветром, морскими волнами и мягким песком. - Ты в порядке, отец? – спрашивает Луна. Ксенофилиус с трудом поворачивается к ней. Тело не слушается. Ему чудится, что внутри у него - то же, что и под ногами - мелкое серое крошево из камней и заледеневшей грязи. - Тебе холодно, - дочь протягивает ему маленькую ладонь, - Пойдём в дом, нас ждёт много работы, но сперва нужно разжечь камин. Ему сложно сфокусироваться на её словах. Он пытается встряхнуться, ответить что-нибудь, сказать что-то ласковое, но мысли соскальзывают во мрак. На языке крутится только какая-то ерунда. Сущая мелочь. Полузабытое воспоминание. Ассоциация. Ксенофилиус хватается за неё, как за спасительную соломинку. - Да, разжечь камин, - бормочет он, - и прогнать нарглов. Луна смотрит на него, ожидая объяснений, и он послушно рассказывает, слово в слово повторяя историю матери: - Каждый старый дом кишит этими маленькими существами. Они любят прятаться в шкафах и дымоходах. Вьют гнёзда в темноте, а ещё воруют вещи. Особенно им нравится обувь… Он замолкает, осознавая, что это самая длинная фраза, сказанная им за последний месяц. - А ещё? Губы Луны растягиваются в улыбке. Не дожидаясь ответа от растерянного отца, она хватает его за руку и тащит к ступенькам. - Давай разберёмся с ними! Дверь со скрипом распахивается, выпуская наружу пыльное облако, и Ксенофилиус предчувствует - ему придётся вспомнить про нарглов всё, что он когда-то знал, а может быть… гораздо больше. *** За последующие годы он не раз и не два признаёт: «я живу будто в сборнике сказок, но раньше я был в них главным героем, а теперь – одна славная девочка». Луна взрослеет. В одиннадцать она едет в Хогвартс. Быстро становится самостоятельной. Дома смеётся - никто не верит её рассказам про мозгошмыгов. Вот глупые. Луна старается. Сдаёт экзамены хорошо. Помогает ему с «Придирой». А однажды она говорит: «я теперь дружу с Гарри Поттером, папа». Да, его дочь по мелочам не разменивается и не боится ничего. Не боится противостоять. Она – отважная девочка, и он не сразу замечает, как заряжается от неё этой отвагой. Она очень похожа на мать. У неё - то же сияние, та же улыбка, та же мудрость в глазах. На её фоне он - чудаковатый, очень рано постаревший вдовец и посредственный маг - может совсем немногое. Писать статьи, разве что. Защищать. Выступать с призывами. Он знает, Пандора одобрила бы его деятельность. Это придаёт сил. Внушает надежду. То, чем он занимается - правильно. Да, он живёт будто в сборнике сказок, в коконе грёз, построенном им самим, но каждая сказка в этом сборнике - с грустным концом. Однажды Луна не возвращается в дом на праздники. Взамен к нему на порог аппарируют люди в чёрных мантиях. Один из них откидывает капюшон, и Ксено шумно вдыхает, узнавая пришельца. Все сказки в этом сборнике заканчиваются одинаково - ужасно, но хуже всего то, что теперь в нём не начинаются новые. *** - Привет, я Ксенофилиус Лавгуд, а как тебя зовут? Он хорошо запомнил тот день, потому что ждал его с нетерпением. Студентов в пыльной классной комнате было совсем немного. Третьекурсников распугивал слух о том, что этот предмет по выбору - древние руны - невозможно сдать. Ксенофилиус в свою очередь рассуждал невозмутимо: главное не сдать, а научиться. «Руническим письмом, - рассказывал отец, - зашифровано множество древних книг». Как пройти мимо такой возможности? Настроение у Ксено было приподнятое, поэтому он радостно приветствовал собравшихся и получал в ответ, преимущественно, хмурые взгляды. Впрочем, это его нисколько не коробило и не останавливало от попыток разговорить соседей. В итоге подле него освободилось место, но перед самым началом урока, рядом сел припозднившийся студент. Судя по нашивке на мантии - слизеринец. Ксенофилиус, однако, не смотрел на нашивки. Он смотрел в глаза. Какое-то время новый сосед по парте не отвечал на приветствие и только разглядывал Лавгуда в упор. Было что-то жёсткое в его лице, что-то колючее, казавшееся инородным среди ещё мальчишеских черт. Ксено не мог понять, что именно, но улыбаться не прекращал, и неожиданно, слизеринец улыбнулся ему в ответ. Едва заметно. Самым уголком губ. А затем сказал: - Я Игнациус Селвин. Наслышан о тебе, Лавгуд. Селвин. Ксенофилиус жмурится. Продираясь сквозь боль, сковавшую тело, он пытается отогнать назойливое воспоминание, но тщетно. Когда он открывает глаза вновь, он видит перед собой лицо. - Поднимайся, - говорят ему. Он подчиняется, несмотря на протестующие ноги. Всё вокруг плывёт, но он видит знакомую улыбку, спрятанную в уголке губ. Игнациус Селвин - Пожиратель Смерти - пришёл навестить его. В Азкабан. *** План Министерства осуществляется без сучка и задоринки. В установленный день, в выбранный час оппозиция спасает Ксенофилиуса Лавгуда. Конвой, сопровождавший его в Министерство из тюрьмы для допроса, разбит. Оковы сброшены. Так им кажется. На шее Ксенофилиуса - невидимая длинная цепь, уходящая в Министерство, и ему от неё просто так не избавиться. Селвин в его голове смеётся: «у твоей дочери хорошая кровь, Лавгуд, её мы не тронем, если будешь себя хорошо вести». И он будет. Не нужно даже никакого Империуса. Ради Луны он станет каким угодно. Кротким. Учтивым. Отчаянным. Жёстким. Он помнит, что черта пройдена – однажды он уже предавал. Пытки сломали заклинание Обливиэйт. Когда дочь выбегает ему навстречу и заключает в объятия, он может лишь повторять: «я слишком маленькая награда за все ваши усилия, я не стою того». Для предателя Ксенофилиус пока что поразительно честен. Только одно его слово здесь лживое. Не награда он вовсе. |
Способности: | Артефакты: |
