| РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Миранда Пизгуд (в девичестве - Каннингем), 17.03.1932, hb-2 - мать, де-юре - считается погибшей (официальная дата смерти: 24.08.1977), де-факто - находится под действием сильного проклятия неизвестного происхождения, из-за которого контакт с окружающими и деятельность, направленная на самообслуживание, невозможны.
Абрахам Пизгуд, 08.04.1928, pb - отец, мракоборец, пропал без вести во время Первой магической войны, официально признан мёртвым
†Оливия Каннингем, 10.10.1906 - 23.07.1964, hb-1 - сотрудник отдела магических популяций и контроля над ними ММ
†Мелвин Каннингем, 04.04.1907 - 30.08.1969, hb-1 - сотрудник отдела магических популяций и контроля над ними ММ
†Дейрдре Пизгуд, 01.04.1900 - 26.01.1968, hb-3 - за время обучения в Хогвартсе выражала очевидный талант к зельеварению, но приняла на себя роль домохозяйки
†Николас Пизгуд, 13.02.1898 - 05.05.1953, hb-3 - владелец лавки "1000 волшебных мелочей" в Косом Переулке, ныне проданном (а также перепроданном несколько раз)
ИНФОРМАЦИЯ О ПЕРСОНАЖЕ:
Из грустных мальчиков вырастают злые мужчины. Из злых мальчиков вырастают прекрасные тираны.
Она всегда смотрела на него с невыразимой тоской и спрашивала: «Кто же ты, Арнольд»?
Она переставала сниться ровно в 05:30, убегая через открытое окно в предрассветный туман. Он всегда готов поклясться, что слышал её смех.
Утро Арнольда – давным-давно сломанный механизм, честно дослуживающий отведенный ему срок. Всё отработано до мелочей и упорядочено до отвращения. На завтрак: яичница (безусловно, потерявшая свой вкус через многократность повторения), чай – чем крепче, тем лучше. Костюм без драматичной выразительности облачает его фигуру в скуку. Дверь хрустит прощание, прожевывая обороты ключа.
Никогда не было иначе.
Никогда не было радости в её глазах. Арнольд никогда не знал, смотрит она на него с ненавистью или же, всё-таки, стоит допустить мысль о том, что она его любит. Но он давно перестал загадывать себе эти загадки – достаточно.
Уже достаточно Арнольд Пизгуд сражался со своими воздушными замками.
Его называли талантливым мальчиком. Его хвалили и всячески поощряли стремительно развивающиеся таланты. Пизгуды никогда не были богачами, они жили скромно и тихо, но на то, чтобы баловать не по годам развивающегося сына и внука – хватало.
(Но в памяти, собрав все рассыпавшиеся в пепел листы календаря, разглядывая их в воспоминаниях под приглушенным светом масляной лампы – тоска и замершее ожидание, вот только начала ли, конца ли… Тому, кто знал ответы, почти невозможно задать вопросы)
Глазам Арнольда удивительно шел изумрудный шарф факультета Слизерин. В коридорах Хогвартса стойким шлейфом стоял шепот о том, что Пожирателей Смерти почти невозможно остановить, назначение Барти Крауча вряд ли сможет помочь уставшим мракоборцам, и сквозняки, что свободно гуляли по коридорам школы вместе с призраками, никак не могли скрыть ненужный шепот от учеников.
Их просили сохранять спокойствие и не переживать.
Жизнь ведь продолжается, и почти нет разницы, какой на тебе галстук: красный с золотым или зеленый с серебристым.
Арнольд прячет себя в темноте, средних оценках и нежеланием выражать своё мнение. Пером, что не окуналось в чернила, он задает своей памяти только один вопрос и не находит ответа. А в поисках его, с гордостью, граничащей с холодом равнодушия, отказывался от любой помощи.
Ему было шестнадцать, когда, размешивая завтрак по тарелке в бесформенное пятно, он услышал о том, что Волан-де-Морт исчез, скорее всего, погиб. Всеобщее ликование, шумное празднование, начинавшееся на месте, здесь и сейчас, никак не коснулось его равнодушия.
Арнольд делал всё, чтобы быть похожим на остальных. Встречался (с кем-то), принимая знаки внимания (не)дрожащей рукой, (не)улыбался (,прикрывая звериный оскал), (не)кричал на стадионе, болея за команду Слизерин в квиддич, (не)переживал за экзамены, но каждый раз сдавал их (не)средне.
«Арни, - острый колышек балансировал в его пальцах так, будто был приучен к его рукам, - важно в этой жизни хранить равновесие, вот так. Чтобы не сделать больно ни себе, ни другим. Тогда, и только тогда, в относительных пределах, можно сохранять свободу воли»
(Плохое воспоминание, хрустящее старостью и искаженностью. Арнольд не знал – быть может, он изменил его сам).
Выпуск из Хогвартса означал только одно – возвращение в немую пустоту. Зеленый с серебром галстук и мантия легли на дно чемодана и отправлены (на дно) до востребования.
Арнольд Пизгуд входит в стены Министерства Магии никак не победителем. Он – серость стен. Он – та самая тень, в которой опасно прятаться от солнечного света. Плащ в его руке свисает аккуратно, и маги, здороваясь, предпочитают смотреть на него, чем останавливаться на пустоте (полубез(д)умной, навязанной) его взгляда. Арнольд тому и рад – молчание лучше.
Он добирается к себе на этаж, кивает вместо приветствия, прекрасно зная, что тот, кому потребуется, примет и поймет. А вот груду бумаг на собственном столе он встречает с тихим вздохом.
Ведь были же времена получше.
Он едва ли преодолел тот возраст, когда смотришь на мир с рассеянным непониманием, задавая лишь один вопрос: «Что дальше?»
Знакомства отца помогли устроиться в отдел магических происшествий и катастроф рядовым служащим в группе аннулирования случайного волшебства. Арнольд уже тогда был неразговорчивым, не отвечал на жалость, не принимал эмоций. Не сближался – не отдалялся, не заводил знакомств, полезных ли, вредных ли. Он был одним из тех, про кого нельзя было сказать ничего до определенного момента.
[indent][indent]Чуть глубже вниз, туда, где память лежит пятнами.
[indent][indent]Туда, где он с улыбкой рассматривает гоблина. Его лицо всё кровоподтёках, уродливый нос стал совсем ублюдским, с каждым словом он харкался кровью.
[indent][indent] - Ну, давай же, проклинай меня, тварь, я всё равно тебя уничтожу. А потом твоих детей. Или, кто знает, позволю им выжить. Только кому они будут нужны – без лапок-то.
[indent][indent]Сколько их было таких – пятен, смазанных лиц бастующих ублюдков, которые с чего-то решили, что знают, как лучше для них.
[indent][indent]Сколько их было таких – уничтоженных, растворившихся в кровоподтёках и открытых ранах.
[indent][indent]Сколько их было таких – умоляющих остановиться взглядов, утопающих, распятых, пахнущих палёной кожей.
[indent][indent]Сколько их было таких – испуганных от понимания того, что найдут всех.
[indent][indent]И он находил их всех.
[indent][indent]Доставал за шкирку из логова и заставлял сожалеть.
[indent][indent]Было плевать, какими средствами.
[indent][indent]Он достигал своей цели медленно и верно, стоило только затаиться, прислушаться.
[indent][indent]Он чувствовал нутром трепет их душ, когда они понимали, кто идёт по их следу.
Арнольд не стал защищать себя, когда потрясенная общественность, отравленная ядом гуманности и толерантности, стала обрушивать жалобы на методы работы Пизгуда. Отступиться – значило признать собственные ошибки. Но он был максимально честен, знал, что не ошибается. Он всё делал правильно.
Она снилась ему, перед самым рассветом в зимнюю пору. В густоте её волос запутались цветы сирени и шиповника. Он был готов поклясться, что она пахла весной. Она никогда не смотрела на него с осуждением, только спрашивала: «Кто же ты, Арнольд?»
Она была самым страшным его кошмаром и часто оставляла его без сна.
Со свойственным Пизгуду спокойствием он принял обязанности стирателя памяти в тот год, когда лорд Волан-де-Морт возвращается вновь после событий в Министерстве Магии. Работы хватало настолько, чтобы забыться. Самоконтроля требовалось столько, что приходилось возвращаться домой без сил и буквально забываться во сне. Жизнь удивительным образом с каждым днем всё больше напоминала отточенный механизм, ладно сложенный добротным мастером. И самоотдача, с которой Арнольд отдавался новой работе, приносила свои плоды, несмотря на тянущийся след цены, принесенный за результаты прошлых побед.
Всё потому, что он знал, что есть хорошо, а что – плохо.
И Министерство Магии, кому бы оно ни принадлежало, также знает о том, что есть хорошо, а что плохо, даже если ко власти приходит кто-то условно плохой.
Арнольд не присутствовал при битве за Хогвартс. Да и, если быть откровенным, ему было всё равно, что случилось с местом, которое на семь лет стало его домом. Нет такого понятия, как дом. Верность – избитая выдумка. Привязанность – проявление жалости к ближнему. Арнольд признавал исключительно службу без страха и упрёка, ограниченную лишь его свободой воли. Оттого повышение при Волан-де-Морте Пизгуда никак не смущает, лишь наоборот, убеждает в том, что он был прав, изначально. Он не будет благодарным, он не изменит лояльности, которой и нет, в общем-то, но он знает, что если вдруг что-то пойдет не так, то к своим методам работы он всегда может вернуться.
Это почти заставляло его улыбаться.
Размеренная жизнь со взведенным до упора часовым механизмом вдруг останавливается тогда, когда он случайно встречает в Косом Переулке призрака. Она пахла весной и цветами шиповника. В её волосах, казалось, запуталась сирень. Она была больше похожа на солнце, что могло обрушиться на голову тепловым ударом, и Арнольд бы упал на месте, замертво, если бы мгновение её присутствия задержалось бы еще немного. Но годами выработанный самоконтроль позволил не пойти за ней следом.
А на следующий день Арнольд Пизгуд впервые опоздал на работу.
Впервые не притронулся к бумагам.
Впервые не испугал взглядом подчиненных.
Он просто заперся у себя в кабинете, отказавшись принимать кого-либо.
Через день он знал её имя, фамилию, место работы, а также то, что их разделял шаг в четырнадцать лет.
Но Арнольд признавал свою беззащитность и следовал за Падмой, неуловимой тенью, пока едва ощутимой. Но запах весны потихоньку, неотвратимо, пробирался в мысли и лишал последнего оплота разумности – самоконтроля.
Он возвращался домой ближе к полуночи. Улица пахла вязким туманом, отработанным днем, неспокойным временем. Эльф-домовик ненавидел своего хозяина, но исправно оставлял ему ужин, напоминавший о том, что когда-то он был горячим. Арнольд тихо посмеивался, принимая его заботу. Он не помнил вкус еды, которую быстро проглатывал. Подготовка ко сну занимала не больше получаса.
И лишь тогда, когда он точно знал, что в вакууме ночи он остался один, Арнольд позволял себе открыть дверь в единственную запертую комнату.
Миранда Пизгуд была всё также прекрасна, как и двадцать лет назад. Её кожа была холодна, будто сталь, и стоило Арнольду коснуться её, как оно тут же вбирало в себя тепло, чуть розовея по контуру его руки. В её густых волосах стараниями домовика всегда покоились свежие цветы шиповника и сирени. Она смотрела на своего сына, почти не моргая, но улыбаясь. Как могут улыбаться те, кто не узнает, кто перед ними.
Абрахам Пизгуд, названный так в честь знаменитого предка, сгинул еще во времена Первой магической войны, оставив медленно умирающую от неизвестного проклятия жену на несовершеннолетнего сына.
«Кто же ты, Арнольд?»
Он не знал ответ.
Даже в тот день, когда он проснулся от того, что руки его обратились в холод осеннего дождя, Арнольд Пизгуд не знал, что ответит матери на её вопрос. | |
